 Самая
главная потребность всех животных состоит в уклонении от опасности. Собака – модифицированное
дикое животное, которое больше не сталкивается с опасностями, угрожающими дикой
собаке. Наши домашние собаки ведут инстинктивную жизнь, им даже еду себе добывать
не приходится. Когда собака возвращается к своим естественным наклонностям и
промышляет в окрестностях, поедая объедки на соседских помойках, или крадет
масло, оставленное молочником на крылечке, она, по нашему мнению, ведет себя
ненормально. Для нее же гораздо более ненормально есть каждый день из одной и
той же миски. Нельзя сказать, будто собака нуждается в разнообразной пище –
дикие собаки живут порой изо дня в день на одной и той же диете из грызунов.
Все
собаки, наученные опасаться и с подозрением относиться к предметам и другим
животным, боятся людей и готовы бежать от них, но мало кому из них
действительно надо бояться. Для предупреждения этого необходимо с раннего
возраста приучать их к обществу, как мы видели в главе о щенках. Определенная доля
трусости бывает унаследованной.
Факт
этот выявился в качестве, так сказать, побочного результата одного
эксперимента, в котором не ставилось цели исследовать наследственность
трусости. В поведении необычно большого числа подопытных собак – гораздо большего,
чем можно было ожидать, – проявилась трусость. При анализе данных (82 из
участвовавших в испытаниях 178 собак оказались трусливыми) выяснилось, что 43
из них (52 процента) были потомками необычайно пугливого бассетхаунда, который
кусался от страха. Тогда разыскали 59 потомков этого пса и исследовали их темперамент,
43 из них (73 процента) были трусливыми и недружелюбными.
Согласно
данным этого эксперимента, трусость можно рассматривать как доминанту Менделя[1],
«не поддающуюся модификации с помощью обучения и дрессировки».
Многие
заводчики собак от всей души согласятся, другие припомнят, как от нормальных родителей
рождались трусливые собаки, и усомнятся в доминантности этого признака. По
крайней мере, не стоит возлагать всю вину за трусость только на суку, но основа
тут, несомненно, наследственная. Роль скорее всего играют множественные факторы
Менделя.
Среди
моих собак бывали трусливые суки, приносившие целые пометы с совершенно нормальным
и здоровым темпераментом.
Боязнь
ружейного выстрела представляет собой вид спасения от опасности. Очень
интересно следить за ее развитием, а еще интереснее найти способ, с помощью
которого выстрел не будет вызывать испуга и бегства, а послужит сигналом,
предвещающим радостное событие.
Один
из моих красных кунхаундов, Толл Бой, впервые услышал совсем рядом с ухом выстрел
из ружья двадцать второго калибра, когда ему было девять месяцев. Он в панике
бросился в заросли и пропадал три дня. Какой толк от такого охотника? Я решил,
что даже вид ружья может его напугать, и в следующий раз, отправившись с ним на
охоту, взял с собой незаметный для пса пистолет. Вместе с собакой постарше они
загнали енота на дерево и принялись облаивать, видя забравшегося с целью спасения
на яблоню зверька. Толл Бой был на надежной цепочке, взволнованно прыгал и
лаял, а когда прозвучал пистолетный выстрел, метнулся назад, но цепь выдержала,
и убежать не удалось. Он увидел, как мертвый енот упал с дерева, кинулся и
начал трепать добычу.
В
тот же вечер собаки загнали на дерево еще одного, только на сей раз не могли
видеть зверька. К ошейнику Толл Боя был вновь прикреплен поводок. Его
удерживали с другой стороны дерева, подальше от пистолета. Услышав выстрел,
выжлец слегка шарахнулся, но уже не с такой силой, как прежде. Енот упал перед
ним, и он бросился на него. Теперь у Толл Боя выстрел ассоциировался с падением
енота с дерева. Явление, вызывавшее страх, стало сигналом к излюбленному
занятию. Как мы увидим в следующих главах, такой практический прием можно
использовать при дрессировке.
Раз
установившуюся реакцию страха трудно преодолеть одним только ласковым
обращением с собакой. Может наступить момент, когда она абсолютно перестанет
бояться ухаживающего за ней человека, но по-прежнему будет проявлять реакции и
совершать поступки, которые мы считаем признаками трусости, и они сохранятся в
ее поведении надолго после исчезновения чувства страха, а может быть, навсегда.
Многих собак, сильно боявшихся людей, можно научить больше их не опасаться.
Моя
собственная работа над проблемами питания, когда за неделю порой доводилось
взвешивать сотню щенков, в том числе новорожденных, продемонстрировала значение
человеческого ухода на поведение собак. В одном случае взвешивали только одного
кобелька и одну сучку из помета, в другом – только кобельков и ни одной сучки, в
третьем – двух кобельков и двух сучек. Те щенки из помета, которых не
взвешивали и с которыми не общались, развивались совсем иначе, чем получавшие
хотя бы столь малую долю общения. Отверженные в большинстве своем оказывались
более робкими и менее дружелюбными.
Интересно,
что трусливые собаки склонны ретироваться от угрожающей, на их взгляд,
опасности гораздо быстрее собак, которые знают по опыту, какие объекты не
причиняют вреда.
Мы
встречаем в литературе выражение «бежать от скуки». Это свойственно людям.
Может быть, это свойственно и собакам, однако, если и так, я никогда ничего
похожего не замечал. Собаки вырастают и всю жизнь проводят в проволочных
клетках, не пытаясь бежать и не выражая никаких признаков скуки; им незнаком
другой способ существования. Если кто-то считает примером «бегства от скуки»
побег из родного питомника хорошо обученной охотничьей собаки, не разумнее ли
объяснить его удовлетворением влечения к охоте? Когда домашние собаки принимаются
драть или грызть мебель, это приписывают порой скуке, тогда как на самом деле
это наверняка признак фрустрации.
| 
