Ее характер проявляется во всем: в том, как Пумперникель неохотно поднимается по крутым ступенькам в парк, а после резво несется вперед; в том, как в юности она бегала и каталась по земле; в том, как бурно она радуется моему возвращению из долгой поездки — и быстро об этом забывает; в том, как она посматривает на меня во время прогулки, но неизменно сохраняет дистанцию. Для существа, которое во всем вынуждено полагаться на меня, Пумперникель держится совершенно независимо; ее характер складывался не только в ходе общения со мной, но и тогда, когда она самостоятельно исследовала окружающий мир. Пумперникель живет своей жизнью.

Несмотря на обилие собранных учеными данных о собаках — об их зрении, обонянии, слухе, способности к обучению и так далее, — есть вещи, которые они почему-то упускают из вида. Удивительно, но исследователи почти не занимаются именно теми вопросами, которые мне чаще всего задают — и которыми неизбежно задаюсь я сама. Наука хранит молчание по поводу характера, субъективного опыта, эмоций собаки — и даже по поводу ее мыслей. Тем не менее, имеющаяся информация — это то, от чего мы можем оттолкнуться.

Чаще всего людей интересует, что знает собака и каково это — быть собакой. Поэтому сначала зададимся вопросом, что собакам известно о вещах, которые интересуют нас. Тогда мы сможем воссоздать умвельт. животного, обладающего этим знанием.

I. Что знает собака

Мы часто слышим рассуждения о том, что знают и чего не знают собаки. Иногда эти догадки бывают просто нелепы. Так, порой исследователи задаются вопросом, умеют ли собаки, например, считать. В ходе одного из экспериментов собаки выказывали удивление, когда из-за ширмы возвращалось больше или меньше печенья, чем туда было убрано (печенье прятали, одно за другим, на глазах у собаки), — это якобы доказывает, что собаки его пересчитывали. Оркестр, туш!

Некоторые утверждают, что у собак даже есть собственная этика, рациональность и метафизика. Признаюсь, я неоднократно замечала у Пумперникель некоторые признаки иронии (не знаю, проявляемой намеренно или непроизвольно. Древний философ утверждал, что собаки умеют пользоваться силлогизмами. Охотничья собака, оказавшись на развилке, даже в отсутствие запаха способна сделать вывод, что если дичь не пошла ни первой, ни второй тропой, то она пошла третьей.

Двигаясь по нисходящей линии от математики и метафизики, мы не слишком преуспеем в изучении собак. Но если начать с того, какую роль в их жизни играет обоняние, почему они проявляют внимание к людям и как познают окружающий мир, мы сможем понять, что они знают. Мы сможем, например, получить ответ на вопрос, действительно ли они воспринимают окружающий мир так, как мы, и думают ли о нем. Мы вспоминаем о прожитом, улаживаем ежедневные проблемы, боимся смерти и стараемся поступать хорошо. Что собаки знают о времени, о себе, о добре и зле, о чувствах, о смерти? Определив и реконструировав эти понятия, то есть сделав их проверяемыми, мы сможем приблизиться к ответу.

Кое-что о времени

Я дома. Пумперникель бегло приветствует меня, делает странный пируэт и немедленно исчезает. За день она нашла все собачьи бисквиты, которые я оставила, уходя, в разных уголках дома, и терпеливо дожидалась моего возвращения, чтобы их слопать: и тот, который лежит на краешке кресла, и тот, что на дверной ручке, и пристроенный на высокой стопке книг, — она осторожно стягивает его зубами.

Животные существуют во времени, они пользуются им; но ощущают ли они его течение? Да, разумеется. На некотором уровне нет разницы между существованием во времени и восприятием времени: время нужно ощущать, чтобы пользоваться им. Задаваясь вопросом, чувствуют ли животные время, многие на самом деле подразумевают следующее: воспринимают ли они время так же, как люди? Способна ли собака чувствовать течение суток? И, главное, скучает ли она, оставшись одна на целый день?

Собаки знают о том, что такое день, пусть им и неизвестно это слово. Мы — первый источник их познания о ходе времени: мы организуем распорядок жизни собаки параллельно нашему, ритуализируя его и обставляя зримыми «вехами». Например, мы усиленно намекаем собаке на то, что пора кушать, отправляясь в кухню или кладовку. Возможно, это и наше время обеда, поэтому мы достаем продукты из холодильника, распространяя вокруг вкусные запахи, гремим кастрюлями и тарелками. Если при этом посмотреть на собаку и что-нибудь ей сказать, всякие сомнения исчезнут. Все собаки от природы чувствительны к повторяющимся действиям. У них формируются собственные предпочтения (например, любимые места для еды, сна и испражнения), и они хорошо замечают ваши.

Но поймет ли собака без наглядных и обонятельных подсказок, что пришло время кормежки? Некоторые владельцы настаивают, что по их псам можно часы сверять. Когда собака идет к двери — точь-в-точь время прогулки; когда она направляется на кухню, то, разумеется, пришла пора перекусить. Представьте, что все подсказки, которыми мы снабжаем собаку, исчезают: вы совершенно неподвижны, наступила абсолютная тишина, даже день не сменяет ночь. Собака тем не менее по-прежнему знает, когда наступает время обеда.

Во-первых, у собаки есть собственные часы — внутренние. В ее мозге есть пейсмейкер, или водитель ритма, — регулятор активности клеток организма. Несколько десятилетий назад нейробиологи выяснили, что циркадианные ритмы, то есть чередование сна и бодрствования, задаются супрахиазмальным ядром (участок гипоталамуса). Эта структура есть в мозге не только людей, но и крыс, голубей, собак — всех животных (включая насекомых) с развитой нервной системой. Нейроны гипоталамуса работают сообща, координируя в течение суток наше бодрствование, чувство голода, сон.^[46] Даже лишенные возможности наблюдать за сменой света и темноты, мы продолжаем подчиняться суточным циклам; в отсутствие солнца биологический день занимает чуть более двадцати четырех часов.

Мы воспринимаем день в соответствии с нашими представлениями о том, что обычно происходит (или должно происходить) в течение этого времени (еда, работа, игра, разговоры, поездки, секс, сон), — а также в зависимости от индивидуального суточного ритма. Впрочем, в течение дня мы иногда даже не замечаем, что совершаем регулярный маршрут. Полуденная сонливость и неохотный подъем в пять утра в равной мере связаны с тем, что в данных случаях вынужденная активность противоречит суточному ритму. Уберите человеческие ожидания — и получите собачье восприятие времени: физическое ощущение течения суток. В отсутствие социальных ожиданий собаки более восприимчивы к естественному ритму, который диктует им, когда вставать и когда есть. Повинуясь внутреннему регулятору, они приступают к деятельности, когда ночь сменяется рассветом, и утихают после полудня — но вечером энергия вспыхивает вновь. Поскольку им больше нечего делать (собаки не читают статей и не назначают встречи), они укладываются вздремнуть, как только ощущают спад.

Даже время приема пищи нерегулярно. Тело проходит через ряд циклов, связанных с едой. Незадолго до того как наступит пора обедать, животные обычно оживляются — бегают вокруг и пускают слюну. Мы видим, как собака непрестанно ходит за нами с умоляющими глазами, и в конце концов понимаем, что следует ее покормить.

Таким образом, часы можно сверять по собачьему желудку. Более того, собаки придерживаются ритма, который регулируют иные, еще не вполне познанные, механизмы, как будто соотносящиеся с окружающей обстановкой. Воздух комнаты, в которой мы находимся, указывает (если правильно смотреть), какое сейчас время дня. Обычно мы этого не чувствуем, но собаки способны увидеть многое. Если присмотреться, мы тоже это заметим: когда солнце садится, становится холоднее; время суток можно определить по количеству света в окне, и так далее — но есть и несоизмеримо более тонкие изменения. Высокочувствительная техника может уловить движение легких воздушных потоков: нагретый воздух поднимается вдоль стен к потолку и движется к центру комнаты. Никакого сквозняка, никакого заметного движения воздуха. Но собака замечает это медленное движение — возможно, при помощи усов, предназначенных, чтобы улавливать направление всякого запаха. Мы знаем, что собака способна определить источник запаха, — и в данном случае ее несложно одурачить: если в теплую комнату привести собаку, которая обучена идти по следу, она может сначала обследовать окна, в то время как на самом деле источник запаха расположен ближе к центру помещения.

Никто еще не проверял собачью способность определять продолжительность времени; зато такому испытанию подвергали шмелей. В ходе одного из экспериментов их научили ждать определенное время, прежде чем просовывать хоботок в крошечное отверстие, за крошкой сахара. Каков бы ни был заданный интервал, насекомые научились его выдерживать… но не дольше. Для шмеля, ждущего сахар, полминуты — достаточно долгий срок. Но насекомые терпеливо ждали, переминаясь с одной из многочисленных ног на другую. Иные хорошо знакомые исследователям животные — крысы и голуби — делали то же самое: отмеряли время.

Возможно, ваша собака знает, сколько длится день. И если так, то разве собакам не скучно сидеть до вечера дома, в одиночестве? Как узнать, скучает ли собака? Применяя это понятие к животному, мы должны определить сначала, что такое скука. Всякий ребенок способен сказать, если ему скучно, собака — нет (во всяком случае, с помощью слов).

В специальной литературе о животных речь о скуке заходит редко, потому что это — одно из понятий, которые, как думают ученые, к животным не применимы. Социальный психолог Эрих Фромм заявил: «Человек — единственное животное, которое может скучать»; собакам здорово повезло. Впрочем, и человеческая скука редко становится предметом научного изучения, возможно, потому что она кажется частью жизненного опыта, а не патологией, которую надлежит исследовать. Мы, знакомые с этим ощущением, легко можем его определить: скучая, человек чувствует сильную апатию, полнейшее отсутствие интереса. Мы способны распознать скуку в окружающих: о ней свидетельствуют недостаток энергии, повторяющиеся движения, быстро ослабевающее внимание.

Пользуясь таким определением, мы сможем «диагностировать» скуку как у людей, так и у собак. Спад энергии и снижение активности можно легко распознать: движений становится меньше, лежания и сиденья — больше. Слабеющее внимание может перейти в сонливость. Поведение включает стереотипные (бесцельные и повторяющиеся) либо самонаправленные (рефлексивные) движения. Мы что-нибудь крутим в руках или ходим по комнате, когда скучаем. Животные, которых держат в пустых вольерах, нередко мечутся по клетке — или же, не имея возможности что-либо крутить в руках, непрерывно вылизываются, взъерошивают перья, чешутся, раскачиваются из стороны в сторону.

Так что же, скучает ваша собака или нет? Если вы, возвратившись домой, обнаруживаете, что ваши носки, обувь или белье волшебным образом исчезли с того места, где вы их оставили, или же что содержимое мусорного ведра рассыпано по полу, — ответ может быть двояким. Да, вашей собаке было скучно, и — нет, так как по крайней мере час она была занята. Вообразите ребенка, который жалуется: «Мне нечего делать», — именно так чувствует себя большинство собак, которых оставляют одних. Если им нечего делать, они непременно найдут себе занятие самостоятельно. Однако, во имя сохранения душевного здоровья собаки (и целости ваших носков), вы можете чем-либо занять своего питомца.

Если вы вернулись и обнаружили в доме небольшой беспорядок — например, теплую вмятину на запретной диванной подушке, — это значит, что собака по-прежнему жива и здорова. Мы оставляем животных одних, потому что они привыкли и не жалуются. Собакам, точь-в-точь как нам, приятны привычные обстоятельства. Но их скуку можно умерить. Собака даже может знать, сколько времени ей предстоит провести в одиночестве в ожидании вашего прихода. Это — одна из причин, почему она ждет вас у двери, даже если вы пытаетесь войти тихонько. И вот почему я оставляю в квартире спрятанные лакомства, особенно если ухожу надолго. Я говорю Пумперникель, что ухожу, и даю ей возможность развлечься.

Что собака знает о себе

Лучший научный метод определения, есть ли у собак ощущение своего «я», несложен: поставить перед ними зеркало. Однажды специалист по приматам Гордон Гэллап, глядя во время бритья на свое отражение, задумался, способны ли шимпанзе сходным образом размышлять, глядя на себя. Разумеется, использование зеркала для того, чтобы поправить рубашку, пригладить волосы или отрепетировать нужную улыбку, — это проявление нашего самосознания. Маленькие дети не используют зеркало так же, как взрослые. Незадолго до того, как у детей формируется модель психического, они начинают узнавать себя в зеркале.

Гэллап поставил большое зеркало перед клеткой шимпанзе и принялся наблюдать. Поначалу все обезьяны вели себя одинаково: угрожали и пытались атаковать свое отражение. Им казалось, что по ту сторону решетки появился незнакомый шимпанзе, и обращались с ним соответствующим образом. Несмотря на неутешительные результаты (отражение как будто пыталось атаковать в ответ, но этим все и заканчивалось), в первые дни знакомства с зеркалом обезьяны упорно демонстрировали свое отношение этому незнакомому шимпанзе. Впрочем, через несколько дней они, кажется, начали понимать, что происходит. Гэллап видел, как шимпанзе подходили к зеркалу и начинали с его помощью изучать себя — ковырять в зубах, выдувать пузыри, корчить рожи. Особенно их интересовали части тела, обычно остающиеся невидимыми: рот, зад, ноздри. Чтобы удостовериться, что обезьяны отождествляют отражение с собой, Гэллап незаметно нанес мазок ярко-красными чернилами на головы обезьян. Когда шимпанзе снова оказались перед зеркалом, они увидели красную отметину — и коснулись ее. Они прошли тест.

Ученые спорят, есть или нет у обезьян ощущение своего «я» и действительно ли они узнают себя, потому что признать у животных наличие самосознания значило бы разрушить наши представления о них. Но тест с зеркалами был неоднократно повторен, и его успешно прошли дельфины (они двигались перед зеркалом, чтобы рассмотреть метку на теле), а также по меньшей мере одна слониха, обследовавшая пятно с помощью хобота. Мартышки же, напротив, не справились.

Что касается собак, то они тоже провалили тест. Собаки не изучают себя в зеркале, а, скорее, ведут себя, как мартышки: иногда смотрят в зеркало, как будто видя там другое животное, а иногда просто не обращают на него внимания. Иногда собака использует зеркало для получения информации об окружающем мире — например, чтобы увидеть, как вы подкрадываетесь сзади. Однако они явно не отождествляют себя со своим отражением.

Трудно объяснить, отчего собаки так себя ведут. Возможно, у них действительно нет самосознания — и, следовательно, никакого представления о том, что это за красавец пес в зеркале. Но далеко не все исследователи считают этот тест важным. Еще одно возможное объяснение поведения собак заключается в том, что недостаток подсказок (особенно обонятельных) заставляет животных утратить интерес к зеркалу. Для этого теста, вероятно, больше подошло бы некое волшебное зеркало, которое могло бы «отражать» и запах собаки. Еще одна проблема кроется в том, что этот эксперимент рассчитан на определенный тип любопытства, который заставляет человека изучать изменения в собственном облике. Собаки, вероятно, меньше заинтересованы в новых визуальных впечатлениях, чем в тактильных, — они замечают странные ощущения и исследуют их источник с помощью пасти или лап. Собаке неинтересно, почему кончик ее черного хвоста — белый или, например, какого цвета ее новый поводок. «Новость» должна быть значима для собаки — и тогда она удостоится внимания.

Целый ряд поведенческих черт собаки указывает на ощущение ею своего «я». В большинстве случаев собаки трезво оценивают свои возможности. Они, неожиданно для самих себя, прыгают в воду за утками — и узнают, что они прирожденные пловцы. Они удивляют нас, подпрыгивая на высоту забора, — они и в самом деле способны его преодолеть. С другой стороны, многие хозяева утверждают, что собаки якобы не знают элементарных вещей о себе, — например, не осознают свой размер. Маленькие собачки важно подходят к большим псам, потому что, по мнению хозяев, считают себя большими. Некоторые владельцы крупных собак, чьи питомцы любят сидеть на коленях, в свою очередь, утверждают: «Моя собака думает, что она маленькая». Но в обоих случаях поведение собак, скорее, наводит на мысль о том, что животные прекрасно осведомлены о своих размерах. Маленькая собачка компенсирует недостаток роста, с гордостью демонстрируя свои достоинства, а огромный пес, который лезет на колени, проделывает это только до тех пор, пока его не прогонят, а после спокойно устраивается на своей подстилке.

И большие, и маленькие собаки, судя по всему, не мыслят категориями «большой» и «маленький», но посмотрите, как они взаимодействуют с окружающим миром. Некоторые собаки, конечно, пытаются поднять целое бревно, но большинство выбирает палку в соответствии со своими возможностями, как будто примеряясь к предмету, который сможет удержать в зубах. Таким образом, все палки на пути собаки подвергаются беглому осмотру: слишком большая? слишком толстая? или тонкая?

Вероятно, собаки узнают о своем истинном размере в ходе игровых драк. Одна из наиболее типичных черт собачьей игры такова: социализированная собака может играть с любой другой социализированной собакой. Поэтому мопс может затеять игру с мастифом, которому он едва достает до коленей. Как мы уже видели, большие собаки умеют соизмерять свою силу, если партнер меньше по размеру: они кусают вполсилы, напрыгивают легонько и аккуратнее толкают своих субтильных товарищей. Они даже могут добровольно поддаваться. Иногда большие собаки регулярно валятся наземь, подставляя брюхо маленькой собачке и терпя своего рода добровольное унижение. Более взрослые и опытные псы приноравливаются к манере игры щенков, которые еще не усвоили все правила.

Игры между собаками разного размера обычно не длятся долго, но, как правило, конец им кладут не сами собаки, а хозяева. Животные несравненно лучше умеют предугадывать намерения и оценивать способности друг друга, чем мы. Они находят общий язык быстрее, чем их хозяева. В игре важен не размер и порода собаки, а то, как она общается с себе подобной.

Наблюдения за служебными собаками прибавляют нам знаний о собачьем самосознании. Овчарки, которые с рождения живут бок о бок с овцами, отнюдь не начинают вести себя как овцы. Они не блеют и не бодаются. Собаки взаимодействуют с овцами, используя собственные поведенческие навыки. Всякий, кто наблюдал за овчарками, знает, что иногда они рычат на своих подопечных. Рычание — это метод коммуникации. Собака обращается с овцой скорее как с другой собакой, нежели как с потенциальной пищей. Ошибка овчарки заключается лишь в чрезмерном обобщении: она прекрасно осознает, кто она такая, однако полагает, что все вокруг — тоже собаки. Это очень по-человечески: овчарки разговаривают с овцами как с собаками, а мы разговариваем с собаками как с людьми.

Способна ли уставшая от игр, поисков подходящей ветки или общения с овцами собака сесть и задуматься: «А ведь я — красивый пес среднего размера»? Нет, конечно; подобные рассуждения о собственных размере, статусе и внешности — это прерогатива людей. Собаки знают, кто они такие, и применяют это знание в случае необходимости. Они чаще всего трезво оценивают свои физические возможности и жалобно смотрят на нас, если мы приказываем им прыгнуть через слишком высокий забор. Собака не заинтересуется собственными экскрементами на земле, поскольку знает, что они пахнут ею. Если у собаки есть самосознание, то, может быть, она думает о себе не только в настоящем, но также в прошлом и в будущем?

Собачьи годы. О прошлом и будущем

Когда мы намереваемся повернуть за угол, Пумперникель резко останавливается, как будто чтобы понюхать что-то; я замедляю шаг. Она опрометью бросается за угол. До места нашего назначения двенадцать кварталов, небольшой парк, фонтан и поворот, но она помнит этот маршрут. Она посматривала на меня всю дорогу и наконец утвердилась в мысли: идем к ветеринару.

Психологи утверждают, что люди с уникальной памятью (например, способные с первого прочтения запомнить сотни случайных чисел или припомнить, сколько раз экспериментатор моргнул, сглотнул или почесал затылок) иногда жестоко страдают. Способность помнить все может быть оборотной стороной неспособности забывать. Груды мусора — вот что представляет собой память такого человека.

Такова ли собачья память? В определенном смысле — да. Есть убедительные свидетельства того, что собаки обладают памятью. Когда вы приходите домой, собака узнает вас. Она не забудет, где оставила любимую игрушку или в каком часу накрывают на стол. Собака умеет найти короткий путь в парк, помнит любимые столбы и кусты, узнает собак-друзей и собак-врагов с первого взгляда (и обнюхивания).

Мы задаемся вопросом, обладают ли собаки памятью, потому что наша память — это не просто накопление информации о ценных предметах, знакомых людях и местах. Человеческие воспоминания носят субъективный характер. Это наш опыт и наше предвосхищение будущего. Поэтому мы спрашиваем, субъективен ли собачий опыт, осознает ли пес, что это его жизнь?

Ученые, обычно скептически настроенные и осторожные в своих заявлениях, часто ведут себя так, будто собачья память аналогична человеческой. Собак давно используют в качестве модели для изучения человеческого мозга. То, что нам известно об ухудшении памяти с годами, получено путем изучения памяти стареющего бигля. Собаки обладают кратковременной, «рабочей» памятью, которая функционирует примерно так же, как, по мнению ученых, работает человеческая память. То есть в любой момент мы скорее всего помним только то, на чем сосредоточено наше внимание. Отнюдь не все, что с нами случается, мы запоминаем. Только то, что мы повторяем и заучиваем, сохраняется в долговременной памяти. Из многих событий мы запомним некоторые — чаще всего первое и последнее. Собачья память работает сходным образом.

Это сходство не абсолютно: различие обусловлено языковой деятельностью человека. Одна из причин того, почему взрослые, как правило, не помнят себя во младенчестве, кроется в том, что до трехлетнего возраста люди мало пользуются языком для оформления, обдумывания и сохранения опыта. Хотя мы можем сохранять физическую память о событиях, лицах, даже мыслях и настроении, подлинные воспоминания формируются только при наличии лингвистической компетенции. Если дело в этом, то у собак, как и у младенцев, нет долговременной памяти.

И все же собака помнит многое: своего хозяина, дом, места прогулок. Она помнит бесчисленное множество других собак; не забывает, что такое дождь и снег, столкнувшись с этими явлениями; она помнит, где приятно пахнет и где можно раздобыть хорошую палочку. Собака помнит, что иногда мы не в состоянии увидеть, чем она занята; помнит, как мы недавно разозлились, увидев, что она пожевала ботинки; она знает, когда ей можно залезать на кровать, а когда нельзя. Она помнит об этом потому, что научилась, а научение — это память об ассоциативных связях и событиях.

Вернемся, впрочем, к вопросу об автобиографической памяти. Собаки во многом ведут себя так, будто помнят свою жизнь. Иногда они даже будто задумываются о будущем. Когда Пумперникель не больна и не спит, ей ничто не мешает съесть свои галеты в мое отсутствие, и тем не менее она предпочитает дождаться возвращения хозяйки. Даже не будучи одни, собаки прячут кости и лакомства; пес может беспечно бросить игрушку во дворе, чтобы вернуться за ней через неделю. Эти действия зачастую можно связать с определенными событиями прошлого. Собаки помнят и избегают участков земли, где можно поранить лапы, неприветливых сородичей, жестоких и неуравновешенных людей. Они узнают вещи и существ, с которыми регулярно сталкиваются. Щенки быстро привыкают к хозяевам и со временем начинают узнавать гостей дома. Они охотнее и легче играют с собаками, с которыми знакомы дольше всего. Давние товарищи по играм могут обойтись без церемоний — достаточно неформального приветствия перед тем, как с головой уйти в игру.

К сожалению, нынешнее наше представление об автобиографической памяти собак не глубже суждения бигля Снупи, вынесенного полвека назад: «Вчера я был собакой, сегодня я — собака, и завтра я, вероятно, останусь собакой». Осознание собаками прошлого и будущего не подвергалось экспериментальной проверке; однако опыты с участием других животных показали у них наличие памяти (в определенной степени). Например, в ходе эксперимента, проведенного с участием голубых кустарниковых соек — любительниц припрятывать пищу, — у птиц обнаружилось качество, которое — применительно к людям — мы назвали бы «силой воли». Если я очень хочу шоколадного печенья и кто-нибудь даст мне целый пакет, я вряд ли отложу до завтра. Соек приучили к тому, что если им дают лакомство, то на следующее утро пищу они не получают. Несмотря на желание съесть угощение немедленно, часть они приберегали. Так же, вероятно, поступила бы и я… Но у меня нет шоколадного печенья.

Будет ли сходным образом вести себя собака? Если перестать кормить ее по утрам, начнет ли она накануне вечером запасать пищу? Если да, это будет веским доказательством того, что собаки планируют будущее. По собственному опыту мы знаем, что не всякая пища, будучи отложенной про запас, долго остается съедобной (загляните-ка в свой холодильник). Если собака станет каждый месяц прятать кость в саду или под диваном, вспомнит ли она через три месяца, какая кость старше прочих, а какая самая свежая? Маловероятно. Если вспомнить об условиях жизни обычной собаки, станет очевидно, что она просто не нуждается в долговременном планировании, поскольку, в отличие от соек, регулярно получает от нас пищу. Вдобавок сортировка корма по сроку годности или откладывание его про запас (особенно если ты сейчас голоден) — это непростое задание для животного, чьи предки были неразборчивы в пище и ели столько, сколько могли, и когда могли. Некоторые вполне обоснованно полагают, что собачья привычка припрятывать кости связана с атавистическим стремлением делать запасы на черный день. Эту точку зрения подтвердили бы экспериментальные данные о том, что собака способна отличить свежую кость от старой или что она откладывает пищу, чтобы насладиться ею впоследствии. Однако, похоже, собаки, как правило, не задумываются о времени, когда речь идет о еде. Кость — это всегда кость, в земле она или в пасти.

С другой стороны, если мы не в состоянии подтвердить, что собаки умеют определять время по костям, это не означает, что они не различают настоящее, прошедшее и будущее. Столкнувшись с собакой, которая однажды — хотя бы однажды! — повела себя агрессивно, пес сначала насторожится и только постепенно, со временем, осмелеет. Собаки, несомненно, представляют себе свое ближайшее будущее: они радуются в начале прогулки, если мы направляемся в магазин, и тревожатся, сидя в машине, которая везет их к ветеринару.

Некоторые ученые считают, что у собак нет прошлого — они счастливы, потому что ничего не помнят. Но, несомненно, собаки счастливы, невзирая на наличие у них памяти. Мы не знаем, присуще ли им осознание «я» — осознание себя, того, что они — собаки. Но, возможно, они пишут автобиографию прямо у вас на глазах.

Что такое хорошо и что такое плохо

Когда Пумперникель была молода, в доме нередко повторялась сцена: стоило мне отвернуться или выйти в другую комнату, через долю секунды Пумперникель совала нос в помойное ведро, ища вкусные кусочки. Если я застигала ее на месте преступления, она немедленно отворачивалась от ведра, опускала уши, энергично виляла поджатым хвостом и ускользала. Попалась.

Когда исследователи спрашивают у владельцев собак, что, по их мнению, животным известно о нашем мире, хозяева, как правило, отвечают, что собаки различают хорошее и дурное — то есть, что у них есть представление о вещах, которые ни за что и никогда нельзя делать. Например, нельзя рыться в мусоре, жевать обувь, таскать с кухонного стола пищу. В наш просвещенный век наказание, конечно, им грозит не слишком суровое: мы одергиваем пса, хмуримся, топаем ногой. Так было не всегда. В Средние века и ранее собак и других животных жестоко наказывали за проступки, начиная с членовредительства (отрубания ушей, лапы, хвоста — в зависимости от того, сколько человек покусал пес) и заканчивая смертной казнью за убийство, после официального расследования и суда. А в Древнем Риме в каждую годовщину нашествия галлов горожане устраивали ритуальное распятие собаки — за то, что ее предки не сумели предупредить римлян о приближении врага (удивительно, но гуси — смогли).

Виноватый взгляд пса, застигнутого на месте преступления, хорошо знаком всякому, кто хоть раз заставал своего питомца за обследованием помойного ведра или обнаруживал распотрошенную кушетку. Уши оттопырены назад и прижаты к голове, хвост опущен и быстро виляет, собака пытается выскользнуть из комнаты и как будто вполне осознает, что ее поймали с поличным.

Вопрос не в том, действительно ли собака принимает виноватый вид в сходных условиях; да, это так. Следует задаться вопросом, в каких именно ситуациях она это делает. Это и в самом деле может быть чувство вины, но также возбуждение, вызванное содержимым мусорного ведра, реакция на то, что животное «застукали», или предвкушение неприятного шума, который обычно издает хозяин, когда обнаруживает перевернутое ведро.

Отличают ли собаки хорошее от дурного? Понимают ли, что какой-либо определенный поступок — очень, очень плох? Несколько лет назад доберман, приставленный охранять дорогую коллекцию плюшевых мишек (в том числе любимого медвежонка Элвиса Пресли), был застигнут поутру в окружении сотен растерзанных, обезглавленных игрушек. Его взгляд, запечатленный на фотографиях, отнюдь не был взглядом собаки, которая думает, что сделала нечто дурное.

Это как будто противоречит убеждению, что механизм усвоения вины у собаки действует точно так же, как у нас. В конце концов, понятия «хорошо» и «плохо» мы, люди, усвоили потому, что воспитаны в определенной культурной среде. Любой, за исключением младенцев и сумасшедших, понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Мы выросли в мире запретов и разрешений, усвоив некоторые правила поведения напрямую, а некоторые — опосредованно.

Но откуда нам известно, что другие тоже отличают хорошее от дурного, если они нам об этом не говорят? Двухлетний ребенок забирается на стол, тянется к дорогой вазе, роняет ее и разбивает вдребезги. Знает ли он, что нельзя портить чужие вещи? Учитывая вероятную реакцию взрослых на разбитую вазу, ребенок теперь, скорее всего, усвоит это. Но двухлетний ребенок еще не понимает, что такое хорошо и что такое плохо, и разбивает вазу неумышленно. Он просто учится владеть телом. Мы узнаем о его намерениях, наблюдая за тем, что он делал до того, как ваза упала, и после. Ребенок направился прямиком к вазе и сбросил ее со стола? Или он просто хотел ее взять и не рассчитал силы? Удивился ли малыш, когда ваза упала, или, напротив, выглядел довольным?

По сути, тот же метод можно применить к собаке, если позволить ей разбить дорогую вазу и проследить за ее реакцией. Я провела эксперимент, чтобы определить, действительно ли так называемый виноватый взгляд вызван сознанием вины. Хотя это и эксперимент, животное находится в привычных условиях и ведет себя естественно.

Собака сталкивается с недвусмысленно выраженным запретом: например, хозяин указывает на какой-либо объект и громко командует «нельзя».^[52] В ходе опыта вместо дорогих ваз я использую любимое собачье лакомство — печенье или сыр. Чтобы проверить предположение, будто собаки знают, что делать что-либо запрещенное хозяином, — плохо, я решила предоставить собаке возможность нарушить запрет. Хозяина просили привлечь внимание собаки к лакомству, а затем недвусмысленно запретить его брать. Лакомство кладут в доступное место, после чего хозяин выходит из комнаты.

В помещении остаются собака, еда и видеокамера. У собаки появляется шанс поступить «плохо». То, как поведет себя собака, — только начало эксперимента. В большинстве случаев она, как только у нее появится возможность, возьмет лакомство. Мы ждем, пока собака это сделает. После этого хозяин возвращается. Вот он, ключевой момент: как поведет себя животное?

Во всяком психологическом или биологическом эксперименте есть одна или несколько переменных; остальные параметры остаются неизменными. Переменной может быть, например, введение лекарственного препарата, воздействие звука, демонстрация слов. Смысл в том, что если переменная значима, то поведение подопытного изменится. В моем эксперименте переменных было две: возьмет ли собака лакомство (это интересует большинство хозяев) и поймет ли хозяин, что собака ослушалась (в этом, полагаю, заинтересовано большинство собак). Проведя тест несколько раз, я модифицирую переменные. Сначала первую: лакомство либо отдают собаке после ухода хозяина, либо поощряют ее ослушаться запрета. Также меняется то, что мы сообщаем хозяину о поведении собаки: в одном случае пес съедает печенье, и мы информируем об этом владельца, когда он возвращается в комнату; в другом случае собаку тайком угощает экспериментатор, а хозяин ошибочно полагает, что собака не нарушила запрет.

Все собаки, проходившие испытание, были сыты и слегка озадачены. Как правило, они представляли собой воплощение вины: опускали глаза, прижимали уши, приседали и смущенно отворачивались, отбивая частый ритм хвостом, зажатым между ног. Некоторые поднимали лапу, словно пытаясь умилостивить хозяина, или нервно высовывали язык. Но в случаях подлинного неповиновения подобное поведение проявлялось не чаще, чем в тех случаях, если собака не нарушала запрет. Псы смотрели виновато, когда хозяева их бранили, вне зависимости от собственного поведения. Если собаку, взявшую лакомство по настоянию экспериментатора, ругали, она смотрела на хозяина с предельным сожалением.

Это указывает на то, что собака ассоциирует с неизбежным упреком не свой поступок, а появление хозяина. В чем здесь дело? Собака ожидает наказания, когда получает от владельца сигналы, указывающие на то, что он сердится. Как мы знаем, собаки быстро устанавливают связь между событиями. Поскольку за открыванием дверцы большого металлического ящика, стоящего в кухне, следует появление пищи, собака не упустит из виду наше приближение к холодильнику. Ассоциации могут быть вызваны как поведением самих собак, так и их наблюдением за окружающими. Большая часть того, чему они обучаются, основана на ассоциациях: скулеж заставляет хозяина отвлечься от его занятий, поэтому собака привыкает скулить, когда ей нужно внимание; если царапать мусорное ведро, то в конце концов оно перевернется, поэтому собака учится скрести ведро, чтобы добраться до вкусных объедков. Так же точно, если устроить бардак, то рано или поздно явится хозяин, который будет что-то громко говорить, его лицо покраснеет, после чего он накажет собаку. Суть в том, что одного появления хозяина на месте предполагаемого преступления бывает достаточно, чтобы убедить собаку в неотвратимости кары. Приход владельца куда теснее связан с наказанием, чем разграбленное несколько часов назад помойное ведро. Если дело именно в этом, то собака при появлении хозяина немедленно принимает позу покорности — всем известный вид побитой собаки.

В данном случае утверждение о том, что собака сознает свой проступок, полностью неверно. Собака скорее всего вообще не считает свое поведение дурным. Виноватый взгляд очень похож на испуганный; собака ведет себя, как положено подчиненной особи. Неудивительно, что многие хозяева вынуждены вновь и вновь наказывать собаку за дурное поведение. Собака прекрасно понимает, что ей следует ждать наказания, если хозяин недоволен. Но чем именно он недоволен, собака не знает. Она знает только, что ей следует быть настороже.

Отсутствие вины не означает, впрочем, что собаки не делают ничего дурного. Они не только совершают множество скверных, на наш взгляд, поступков, но иногда даже как будто ими гордятся — например, демонстрируют хозяину его пожеванный ботинок или весело валяются в экскрементах. Доберман, окруженный останками плюшевых мишек, под прицелом фотокамер казался чертовски довольным. Собаки как будто испытывают границы нашей осведомленности, чтобы привлечь к себе внимание (обычно это срабатывает), а также, возможно, исключительно ради собственного удовольствия. Сходным образом ребенок испытывает пределы своего понимания мира физических объектов, когда, сидя на высоком стульчике, снова и снова бросает чашку на пол, — он смотрит, что произойдет. Собаки проверяют внимательность и испытывают осведомленность собственных хозяев. Так они больше узнают о том, что знаем мы, и могут использовать полученную информацию к собственной выгоде.

Собаки, например, достаточно умело утаивают подлинные мотивы своего поведения. Учитывая то, что нам известно об их интеллекте, обман собакам вполне доступен, даже если его нельзя назвать искусным. Он «детский». Точно так же двухлетний ребенок закрывает руками глаза, чтобы «спрятаться» от родителей. Собаки демонстрируют как редкую проницательность, так и неадекватность. Они не стараются спрятать содержимое перевернутого мусорного ведра, но тем не менее прибегают к разным уловкам, чтобы скрыть свое истинное намерение: например, могут лениво вытянуться рядом с играющей собакой, чтобы подобраться поближе и выхватить игрушку. Или пронзительно взвизгнуть во время игры — и мгновенно воспользоваться преимуществом, как только партнер замрет от удивления. В первый раз собака может поступить так непреднамеренно, однако, заметив эффективность того или иного приема, она будет хитрить снова и снова. Экспериментатору останется только предоставить собаке возможность обмануть партнера — хотя пес может оказаться слишком умным для того, чтобы позволить чужаку раскрыть свои секреты.