Иногда Пумперникель, обычно ловкая, враз становится неуклюжей. Сначала она стремительно лавирует между стволов, чтобы поймать быстро летящий теннисный мяч. Он отскакивает от дерева, и Пумперникель уже оказывается рядом с открытым ртом, чтобы его схватить. Но откуда-то появляется другая собака — белый ком шерсти — и лает. Пумперникель замечает чужака и бросается прочь, а потом останавливается, растерявшись. Она потеряла меня. Я вижу, как она ищет: тело выпрямлено, голова высоко поднята. Я в пределах видимости — стою и улыбаюсь. Пумперникель смотрит прямо на меня, но не замечает. Вместо этого она обращает внимание на массивного хромого мужчину в теплом пальто — хозяина белого пса — и несется за ним. Мне приходится бежать следом, чтобы ее вернуть. Несколько секунд назад Пумперникель видела буквально все; но вдруг как будто поглупела.

Существует естественная иерархия модальностей, в которых люди воспринимают мир, и визуальной принадлежит первенство. Глаза вызывают наибольший интерес у психологов; одна их форма говорит гораздо больше, чем можно представить. Каким бы красивым ни был нос и широким лоб, ни носы, ни лбы, ни щеки, ни уши не важны так, как глаза.

Мы воспринимаем мир глазами. На втором месте, несомненно, слух. Обоняние и осязание способны побороться за третье место, а вкус остается на последнем, пятом. Каждое чувство важно для нас — в зависимости от ситуации. Прелесть свадебного торта была бы подпорчена, если бы предполагаемый вкус вдруг заменился на кислый, или если бы от него не пахло выпечкой, или если бы он оказался черствым. Тем не менее в большинстве случаев мы сначала рассматриваем новую сцену или предмет. Заметив нечто новое и необычное на рукаве куртки, мы разглядываем этот объект, вместо того чтобы понюхать его или отважно лизнуть.

У собак порядок действий обратный. Нюх лучше зрения, а вкус лучше слуха. Учитывая остроту собачьего обоняния, неудивительно, что зрение играет второстепенную роль. Собака поворачивается в вашу сторону не за тем, чтобы посмотреть; скорее, она нацеливает на вас свой нос, а взгляд ему только сопутствует. Возможно, сейчас собака испытующе смотрит на вас из другого конца комнаты. Но видит ли она то же, что и мы?

Зрительная система собаки во многом похожа на нашу. Вторичность зрения по сравнению с другими органами чувств, как ни парадоксально, позволяет собакам видеть детали, которые мы упускаем.

Можно задаться вопросом, для чего вообще собаке нужны глаза. Псы способны ориентироваться на местности и искать пищу исключительно при помощи своего замечательного носа. То, что нуждается в более тщательном изучении, отправляется в рот. Собаки узнают друг друга при помощи сошниково-носового органа. Глаза имеют два основных назначения — дополнять прочие органы чувств и видеть нас. Эволюция собачьего зрения обусловлена ситуацией, в которой она происходила. То, что собаки научились так хорошо наблюдать за людьми, — это благоприятный побочный эффект.

Всего лишь одной подробности из жизни волков достаточно, чтобы объяснить особенности их зрения: большая часть волчьей добычи убегает. Более того, нередко она мимикрирует или сбивается в стада — для пущей безопасности. Добыча активна — следовательно, ее можно обнаружить — в сумерках, на рассвете или ночью. Таким образом, волки, как и все хищники, эволюционировали вслед за своей добычей. Как бы ни был важен запах, он не может служить единственным указанием на присутствие дичи, поскольку воздушные потоки разносят запахи самыми непредсказуемыми путями, прежде чем те успеют достигнуть носа. Запах изменчив: если источник неподалеку, чувствительный нос способен его найти, но если запах принесло ветром, то он скорее напоминает облако, которое могло прилететь откуда угодно. Быстро бегущая добыча опережает собственный запах. Световые волны, напротив, прекрасно передаются на открытом воздухе. Таким образом, уловив запах, волки прибегают к зрению, чтобы обнаружить добычу. Многие животные мимикрируют, пытаясь раствориться в пейзаже, но их «камуфляж» исчезает, как только они начинают двигаться. Волки замечают изменение статичной сцены. Наконец, животные, на которых охотятся волки, нередко выходят на рассвете или в сумерках — им проще прятаться, их труднее найти. Чтобы справиться с задачей, волки с течением времени обзавелись глазами, способными видеть при плохом освещении и особенно чувствительными к движению в потемках.

На первый взгляд, глаза хищника кажутся похожими на наши — это сферы, помещенные в глазницы. Наши глаза примерно того же размера, что и у собак. Хотя головы у разных пород значительно варьируются по величине (в пасти волкодава могут поместиться четыре головы чихуахуа), размер глаз остается практически одинаковым. У маленьких собак глаза очень большие по сравнению с головой.

Тем не менее разницу между глазами человека и собаки заметить нетрудно. Во-первых, наши глаза находятся на передней части лица, поэтому мы смотрим вперед, а объекты на периферии (на уровне ушей) остаются невидимыми. У большинства же собак, как и у прочих четвероногих, глаза расположены по бокам головы, что дает им панорамное зрение (угол обзора составляет 250°-270° — сравните с нашими 180°).

Присмотревшись, мы обнаружим еще одно важное различие. Несложная анатомия нашего глаза нас выдает: всегда понятно, на что мы смотрим, как себя чувствуем и насколько внимательны. Хотя глаза человека и собаки примерно одного размера, величина нашего зрачка значительно варьируется. Если мы находимся в темной комнате, возбуждены или испуганы, зрачок расширяется до 9 мм, если стоим на ярком свету или расслаблены, сжимается до 1 мм. Собачьи зрачки, напротив, всегда сохраняют одинаковый размер — 3–4 мм, вне зависимости от освещения или возбуждения животного. Наши радужные оболочки — мышцы, которые контролируют размер зрачка, — контрастно окрашены в сравнении со зрачком и бывают синими, карими или зелеными. У большинства собак глаза одноцветные — настолько темные, что похожи на бездонные озера, воплощение пресловутой собачьей скорби и преданности. Человеческие радужные оболочки расположены в склере — белке — глаза, тогда как у многих (хоть и не у всех) собак белка почти нет. Таким образом, мы всегда можем определить, куда смотрит наш собеседник: зрачок и радужная оболочка указывают направление. Собачьи глаза, без хорошо заметных белков и зрачков, не указывают столь же отчетливо на направление собачьего взгляда.

Вглядевшись еще внимательнее, мы заметим серьезные различия. Глаза собаки ухитряются впитывать больше света, чем наши. Когда в глаз собаки попадает свет, он проходит через желеобразную массу, которая прикрепляет нервные клетки к сетчатке, затем через саму сетчатку и достигает треугольного участка рецепторов, отражающих свет, так называемого зеркальца (на латыни — tapetum lucidum, «ковер света»). Именно зеркальца «виноваты» в том, что на фото ваша собака получается с ярко-желтыми «фонарями» вместо глаз. Свет, проникающий в глаза собаки, касается сетчатки минимум дважды, так что в результате получается не только удвоение картинки, но и удвоение света, который делает картинку видимой. Благодаря этому собака отлично видит и в темноте, и в полумраке. Если мы способны разглядеть свет спички, зажженной вдалеке ночью, то собака может увидеть слабый огонек свечи. Полярные волки проводят целых полгода в темноте; если на горизонте вспыхивает огонь, они способны его заметить.

Ловцы мячей

Анатомия глаза — вот где коренятся некоторые типичные привычки собак. Сетчатка — совокупность рецепторов на задней стенке глазного яблока — воспринимает и преобразовывает свет в электрические сигналы и передает их в мозг; в результате у нас возникает ощущение, что мы что-то видим. Большая часть того, что мы видим, имеет смысл единственно благодаря мозгу — сетчатка лишь принимает световые волны, — но без ее помощи мы бы видели только темноту. Даже незначительные изменения структуры сетчатки могут кардинально изменить картинку.

Собачья сетчатка имеет два отличия от нашей. Отличия эти касаются распределения фоточувствительных клеток и скорости реакции. Первая особенность помогает собакам преследовать добычу и приносить брошенный мяч, однако оставляет их равнодушными к большинству цветов и делает неспособными увидеть предмет, расположенный прямо под носом. Вторая особенность обуславливает отсутствие у собак интереса к включенному телевизору, если перед ним нет хозяина.

Принеси мяч!

Людям принципиально важно видеть других людей на расстоянии нескольких шагов перед собой. Наши глаза устремлены вперед, и у нашей сетчатки есть центральная ямка, или fovea centralis, — область с избытком фоторецепторов. Наличие их в центре сетчатой оболочки позволяет нам хорошо видеть вещи, которые находятся прямо перед нами, во всех подробностях и в красках. То есть мы способны понять, что цветовое пятно определенной формы, которое движется на нас, — это наш друг или, напротив, смертельный враг.

Центральная ямка есть в глазу приматов. У собак же вместо fovea centralis имеется так называемая area centralis: обширная центральная область с меньшим количеством рецепторов, чем в ямке, но с большим, чем на периферической части глаза. Собака видит предметы, которые находятся перед ней, но не так отчетливо, как мы. Хрусталик, который меняет кривизну, направляя свет на сетчатку, не приспособляется к близлежащим источникам света. Собака может вообще не заметить мелкий предмет, расположенный перед ней (на расстоянии 30–40 см), поскольку у нее в сетчатке меньше рецепторов, предназначенных для восприятия света от близлежащих источников. Не нужно удивляться неспособности собаки найти игрушку, которая лежит буквально у нее под ногами: пес не увидит предмет, пока не отступит на несколько шагов.

У разных пород собак строение сетчатки настолько различно, что они по-разному видят мир. Наиболее обширна центральная область у короткомордых псов — например, у мопсов, у которых эта часть глаза очень напоминает человеческую фовеа. Но они не обладают панорамным зрением, которое есть у собак с длинной мордой (и у волков). Так, у афганских борзых и ретриверов центральная область менее выражена, а фоторецепторы сетчатки размещены плотнее вдоль горизонтальной «полосы» в центре глаза. Чем короче морда, тем уже панорама, и наоборот. Собаки с подобными «полосами» видят детализированную объемную картину и обладают лучшим, чем люди, периферическим зрением, тогда как псы с развитой центральной областью лучше видят то, что находится прямо перед ними.

Эта разница объясняет некоторые поведенческие признаки, характерные для разных пород. Мопсы, в отличие от лабрадоров-ретриверов, не отличаются страстью к погоне за мячами — и не только потому, что у лабрадоров длинная морда. Помимо способности использовать должным образом миллионы обонятельных клеток, лабрадоры могут заметить летящий горизонтально теннисный мяч, причем им даже не придется переводить взгляд. Для короткомордых собак (и для людей, какой бы длины ни был их нос) мяч, брошенный вбок, исчезает из поля зрения, если только они не поворачивают вслед ему голову Зато мопсы лучше умеют рассматривать близкорасположенные объекты, например, лицо хозяина, на коленях которого сидят. Возможно, «ограниченное» таким образом зрение делает их внимательнее к выражению наших лиц, а потому такие собаки кажутся более общительными.

Принеси зеленый мяч!

Собаки — не дальтоники, как многие думают, но цвет играет в их жизни менее заметную роль, чем в нашей. Все дело в строении сетчатки. У людей есть три типа колбочек, то есть фоторецепторов, ответственных за восприятие цвета: каждый «специализируется» на красном, синем или зеленом. У собак только два типа фоторецепторов: одни чувствительны к синему цвету, другие — к желтовато-зеленому. К тому же у собак рецепторов меньше, чем у людей. Поэтому собаки отчетливее воспринимают синие и зеленые тона — таким образом, бассейн на заднем дворе с точки зрения пса буквально сияет.

В результате всякий цвет, который кажется нам желтым, красным или оранжевым, ваш пес воспринимает иначе. Собаки недоумевают, когда вы просите принести из кладовки грейпфрут и сердитесь, получая мандарин. Оранжевые, красные и желтые тона тем не менее могут казаться разными из-за различной яркости. Красный цвет, возможно, собаки воспринимают как слабозеленый; желтый кажется им насыщеннее. Если собаки различают красный и желтый, значит, они замечают разницу в количестве света, который отражают эти предметы.

Представьте время суток, когда ваша система цветовосприятия отказывает, — сумерки. Если вы в парке, во дворе или в лесу, оглядитесь. Вы заметите, что сочные зеленые листья у вас над головой потихоньку тускнеют, обретая какой-то невразумительный оттенок. Вы видите землю под ногами, но детали — отдельные стебли, лепестки цветов — от вас ускользают. Расстояния кажутся меньше. Вы чаще, чем обычно, спотыкаетесь о камни. Причина того, что мы перестаем получать зрительную информацию, — чисто физиологическая. Колбочки, расположенные ближе к центру сетчатки, не чувствительны к слабому свету, поэтому в сумерках они не работают. В результате мозг получает сигналы от меньшего количества клеток, способных различать цвета. Окружающий мир как будто становится плоским: мы сознаем наличие цвета и отличаем светлое от темного, но все богатство красок исчезло, цвета сделались зернистыми, утратили подробности. Примерно так и видят собаки — даже днем.

Поскольку они не различают многие цвета, они редко выказывают предпочтения в этой области. Собака останется совершенно равнодушной к сногсшибательной комбинации красного поводка и синего ошейника. Но насыщенный цвет может привлечь внимание пса, как и предмет, помещенный на контрастном фоне. Не случайно собака истребляет синие и красные воздушные шары, оставшиеся после детского праздника: они лучше всего видны ей среди моря пастельных оттенков.

Принеси зеленый мяч… с телевизора!

Собаки компенсируют недостаток рецепторов-колбочек в сетчатке изобилием рецепторов-палочек. Палочки действуют при низком освещении и реагируют на изменение плотности света, то есть на движение. В человеческом глазу палочки группируются на периферии, благодаря чему мы обладаем боковым зрением, — а также берутся за дело, когда колбочки «отключаются» (в сумерках или ночью). Плотность размещения палочек в сетчатке собачьего глаза варьируется, но их в любом случае примерно втрое больше, чем у нас. Мяч, который собака не замечает, хотя он лежит прямо перед ней, можно волшебным образом сделать видимым, слегка подтолкнув. Еще заметнее близкие объекты становятся, если они подскакивают.

Все эти различия в восприятии, опыте и поведении собак обусловлены спецификой распределения рецепторов в сетчатке. Есть и нечто куда более важное, чем поле зрения или цветовое восприятие. У млекопитающих палочки и колбочки воспринимают световые раздражения благодаря наличию определенного пигмента. На это нужно время — очень короткое. В то же время клетка, подвергающаяся воздействию света, не способна воспринять следующую его порцию. Скорость, с которой клетки это делают, обусловливает частоту слияния мельканий (ЧСМ) — количество «мгновенных снимков» окружающего мира, которые каждую секунду «делает» глаз.

По большей части мы воспринимаем мир как непрерывное кино, а отнюдь не как сериал из шестидесяти неподвижных картинок ежесекундно — именно такова наша ЧСМ. Учитывая скорость, с которой разворачиваются важные для нас события, — это очень быстро. Закрывающуюся дверь можно перехватить, прежде чем она захлопнется, а руку собеседника — пожать, прежде чем он раздраженно ее отдернет. Чтобы создать подобие реальности, смена кадров в фильме должна лишь немного превышать человеческую ЧСМ. В таком случае мы не замечаем, что видим набор сменяющих друг друга статических картинок. Но это станет понятно, если фильм (старый, снятый на пленку, а не на цифровую камеру) пустить медленнее. Обычно картинки меняются быстрее, чем мы способны различить их; но когда пленка замедляется, мы замечаем темные промежутки между кадрами.

Флуоресцентные лампы нас раздражают потому, что приближаются к человеческой частоте слияния мельканий. Электронные приборы, используемые для регуляции потока света, функционируют в режиме шестьдесят циклов в секунду — те из нас, у кого ЧСМ выше, способны различить эти проблески (ощущаемые на слух как жужжание). Все домашние лампы «мелькают» с точки зрения, например, мух, у которых глаза устроены совсем не так, как наши.

У собак также более высокая частота слияния мельканий, чем у людей, — семьдесят или даже восемьдесят циклов в секунду. Вот почему собакам не свойственна такая человеческая слабость, как любовь к телевизору. Как и в кино, изображение на телеэкране (не цифровом, а старомодном) — это последовательность неподвижных картинок, которые передаются достаточно быстро, чтобы создать ощущение непрерывного потока — у нас, но не у собак. Они видят отдельные кадры и темные промежутки между ними, как будто смотрят через стробоскоп. Этот факт — а также отсутствие запахов — объясняет, почему большинство собак невозможно усадить перед телевизором. Происходящее на экране просто не кажется им правдоподобным.^[29]

Можно предположить, что собаки видят происходящее в ускоренном темпе — но на самом деле они просто замечают в каждую секунду больше, чем мы. Мы восхищаемся чудесными способностями собаки ловить фрисби на лету или гнаться за быстро скачущим мячом. Игра с фрисби, если записать ее на видео и исследовать траекторию, точь-в-точь повторяет стратегию, которую обычно используют бейсболисты, готовящиеся поймать мяч. Собаки способны предсказать следующее положение фрисби или мяча долей секунды раньше нас.

Нейробиологам известно о необычном заболевании под названием акинетопсия. Это нечто вроде двигательной слепоты: людям с этим нарушением трудно объединить последовательно сменяющие друг друга образы в нормальное беспрерывное движение. Человек, страдающий акинетопсией, наливает чай в чашку и не замечает, как она наполняется. Собаки в сравнении с нами — все равно что акинетопсики в сравнении с нормальными людьми: они видят промежутки между картинками. Мы, должно быть, кажемся им слегка заторможенными. Наша реакция на события окружающего мира всегда запаздывает по сравнению с собачьей.

О визуальном мире собаки

С возрастом Пумперникель стала неохотно входить в лифт — возможно, она плохо различает его в темноте, придя с освещенной улицы. Я поощряю ее, входя в кабину первой или кладя на пол что-нибудь светлое, чтобы у Пумперникель был ориентир. Каждый раз она набирается храбрости и запрыгивает в лифт, будто преодолевая пропасть. Умница!

Таким образом, собаки видят почти то же, что и мы, однако — иначе. Сама структура их глаза объясняет многие особенности собачьего поведения. Во-первых, обладая широким полем зрения, они хорошо видят то, что вокруг, но хуже — то, что находится прямо перед ними. Собаки нечетко видят собственные лапы. Удивительно, как мало они пользуются ими, в сравнении с тем, насколько активно мы пользуемся руками. Небольшое различие в строении глаза ведет к меньшему количеству прикосновений и ощупываний.

Сходным образом, собаки способны сфокусироваться на наших лицах, однако хуже различают наши глаза. Иными словами, выражение лица для них понятнее, чем многозначительный взгляд, и они скорее последуют указанию или кивку. Собачье зрение дополняет другие органы чувств. Хотя пес способен лишь приблизительно определить источник звука в пространстве, его слух достаточно хорош для того, чтобы повернуться в нужном направлении. Дальнейший осмотр можно проводить при помощи зрения, а окончательный анализ — при помощи носа.

Так, собаки узнают нас по запаху — но, несомненно, они также смотрят на нас. Что они видят? Если вы стоите против ветра или, например, обильно обрызганы духами, то собаке придется положиться исключительно на зрение. Она будет колебаться, если услышит, что подзываете ее вы, но увидит человека с чужим лицом или незнакомой походкой. Недавние исследования это подтвердили. В ходе эксперимента собака слышала голос хозяина или постороннего человека. Одновременно ей показывали на большом экране фотографии этих людей. Собаки обращали особенное внимание на несовпадения — лицо хозяина в сочетании с голосом незнакомца или лицо незнакомца в сочетании с голосом хозяина. Если бы собаки просто предпочитали лицо своего хозяина, они всегда смотрели бы на него дольше. Однако они дольше рассматривали изображение, когда замечали нечто необычное.

Физиология очерчивает пределы собачьего опыта и определяет место зрения в собачьей иерархии чувств. Нам — существам с развитым зрительным восприятием — бывает особенно приятно обнаружить что-нибудь новенькое без помощи зрения. Например, я подхожу к двери своей квартиры и чувствую приятный запах; вхожу и слышу шипение сковородок и звяканье столовых приборов; слышу требование закрыть глаза и открыть рот; пробую с вилки предложенный кусочек. И только потом удостоверяюсь в происходящем своими глазами — мой бойфренд приготовил ужин, попутно устроив в кухне бардак.

Восприятие при помощи вторичных органов чувств поначалу сбивает с толку, а затем придает знакомым вещам ощущение новизны. Поскольку у собак собственная иерархия чувств, они тоже наверняка чувствуют себя странно, когда исследуют незнакомый объект не при помощи носа, а как-то иначе. Возможно, этим объясняются замешательство, в которое приходят собаки, слыша новые для них команды («Вон с дивана!» — приказываю я щенку, он испытующе смотрит на меня), и чувство, похожее на гордость, которое они ощущают, усвоив очередной визуальный урок.

Хотя наше визуальное восприятие в чем-то совпадает с собачьим, видимые объекты исполнены для собак иного значения. Нужно запомнить: предметы, которые важны, скажем, для слепого человека, не представляют интереса для собаки. Попытайтесь довести до сведения своего пса информацию о существовании такой простой вещи, как дорожный бордюр. Что такое бордюр для собаки? Большинство псов его просто не замечает — не потому, что бордюр невидим, а потому, что он не имеет для них никакого значения. Поверхность под ногами может быть твердой или мягкой, скользкой или шершавой, она может пахнуть другими собаками или людьми, но тротуар от дороги отличают только люди. Бордюр — это незначительный перепад высоты твердого покрытия, имеющий значение для существ, мыслящих понятиями дороги, пешеходы, дорожное движение. Собака-поводырь должна усвоить значение для своего подопечного бордюра, быстро едущей машины, почтового ящика, идущих навстречу людей, дверной ручки. Пес справится. Возможно, он установит связь бордюра с яркой «зеброй», пахучими водосточными желобами вдоль тротуара или сменой яркости цвета дорожного покрытия (асфальт/бетон). Собаки живо запоминают вещи, которые важны для нас, — куда быстрее, чем мы учимся понимать собачью логику. Я, например, до сих пор не могу объяснить, почему Пумперникель приходила в восторг при виде соседской лайки, — но лет через десять я все же это заметила. Пумперникель же быстро усвоила разницу между потертым диваном и моим любимым креслом, на котором ей иногда удается посидеть; шлепанцами, которые я позволяю ей приносить, и кроссовками, которые лучше не трогать.

Последняя, неожиданная грань зрительного опыта собак: они замечают детали, которые не замечаем мы. Относительно слабые зрительные способности оказываются для них настоящим благом. Люди видят целостные образы: каждый раз, входя в комнату, мы как будто воспринимаем картину написанной широкими мазками, и если она более или менее соответствует тому, что мы ожидаем увидеть, то перестаем присматриваться. Мы не обследуем комнату в поисках изменений и поэтому способны пропустить даже дыру в стене. Не верите? Мы пропускаем такую «дыру» каждую секунду — в нашем поле зрения есть брешь, обусловленная строением глаза. Зрительный нерв проходит через сетчатку. Таким образом, если не поводить глазами, то часть картинки, находящаяся прямо перед нами, не отображается на сетчатке, потому что светочувствительных рецепторов там нет. Это так называемое слепое пятно.

Мы не замечаем этой зияющей дыры перед нашим носом, потому что заполняем пустоту при помощи воображения — тем, что ожидаем там увидеть. Наши глаза постоянно и неосознанно бегают туда-сюда, совершая так называемые саккадические движения, чтобы поместить объект в область наилучшего видения на сетчатке. Мы не ощущаем брешь — и, аналогичным образом, не видим разницы, если картинка достаточно близка к тому, что мы ожидаем увидеть. Поскольку мы в первую очередь визуальные существа, наш мозг способен осмыслить получаемую зрительную информацию, невзирая на «дыры» и неполноту.

Возможно, мы даже слишком приспособились. Животные видят то, что пропускаем мы. Американка Темпл Грандин, известный ученый и аутист, продемонстрировала это на примере коров. Часто скот, который ведут по узким проходам на бойню, упрямится, лягается и отказывается идти — и вовсе не потому, что коровам известно, что их ждет. На самом деле животных удивляют или пугают обыденные мелочи: блики на луже; желтый дождевик, оставленный на ограде; какая-нибудь случайная тень; флаг на ветру. Конечно, мы тоже видим все это, но совсем не так, как видят коровы.

Собаки в этом отношении ближе к коровам, чем к нам. Люди быстро категоризируют увиденное. Шагая по Манхэттену на работу, клерк обычно не обращает ни малейшего внимания на то, что происходит вокруг. Он не замечает ни попрошаек, ни знаменитостей; не удивляется ни машинам скорой помощи, ни парадам; он обходит толпу, которая собралась поглазеть… ну, не знаю на что: я и сама редко останавливаюсь в таких случаях. Обычно наш утренний маршрут строго размечен. Есть все основания считать, что собаки думают иначе. Со временем они привыкают к прогулкам в парке, однако не перестают смотреть по сторонам. Собакам гораздо более интересно то, что они видят здесь и сейчас, чем то, что они ожидают увидеть.

Итак, мы знаем, что видят собаки. Возникает вопрос: как они пользуются зрением? Весьма разумно: смотрят на людей. Как только щенок открывает глаза, он начинает изучать нас. Собаки видят людей такими, какими мы не можем увидеть себя. И скоро нам начинает казаться, будто собаки видят нас насквозь.