А в Сосновке, в «девичьей команде»; готовились к показательным испытаниям. Девушки вышли на берег озера очень рано. Зимнее утро только начало сменять долгие предрассветные сумерки. Бледный свет медленно разгонял серую мглу над замёрзшим озером. Казалось, свет идёт не сверху, а снизу, точно его испускали глубокие снега, укрывшие всё вокруг.
Команда рассредоточилась. Девушки стояли парами. Возле них, впряжённые в нарты, крутились, натягивая ремни, собаки.
— Беспокоятся, — сказала Нина Бутыркина подошедшему Петрову. — Скорее бы уже началось.
— Скоро, — отозвался старшина. — Вот только начальство приедет. А беспокоитесь вы зря. Чего нервничать? Всё будет в порядке. Сколько раз всё проверяли на Занятиях!
Он посмотрел на дорогу, заметил приближающуюся машину.
— Ну, вот видите, уже и начальство едет.
Петров быстро пошёл к тому месту, где остановилась машина.
— Товарищ полковник, команда бойцов инженерного батальона собрана для испытания упряжных собак…
Командир батальона, приехавший вместе с офицерами штаба фронта, обратился к начальству:
— Разрешите начинать?
— Давайте, — сказал полковник. — Время дорого.
Вид у полковника был утомлённый. Уже много дней и ночей он вместе с другими штабными командирами работал над планом новой операции. Она называлась «Искра». Знали о ней пока ещё немногие, но высшее командование придавало ей большое значение. Эта операция должна была привести к разрыву вражеского кольца, сжимавшего Ленинград.
Операция должна была развернуться зимой. Войскам предстояло наступать по глубокому снегу, перебираться через широкую замёрзшую Неву без всяких дорог. Собачьи упряжки с лёгкими санками — нартами могли пригодиться наступающим. Поэтому офицеры из фронтового штаба и решили посмотреть на них. Для испытаний нарочно выбрали озеро с крутыми берегами и глубоким снежным покровом. Оно напоминало тот участок Невы, где предстояло наступать нашим войскам.
Командир батальона взмахнул рукой, и упряжки ринулись на озеро. Они легко неслись по глубокому снегу. Со стороны невозможно было представить, что груз, уложенный на нарты, весит в несколько раз больше, чем все пять собак упряжки. У каждых нарт были две девушки на лыжах. Одна бежала впереди, прокладывала лыжню, другая следовала за упряжкой, управляя собаками.
Офицеры напряжённо следили за бегом собак и уже прикидывали, где и как использовать их во время предстоящих боёв.
— Когда пехота преодолеет Неву, на собаках можно будет сразу же перебросить мины, щитки, проволоку… — говорили одни.
— А на обратном пути вывозить раненых, — добавляли другие. — Пока ещё через Неву пойдут машины! А раненых надо быстро доставлять на медицинские пункты.
Между тем испытание завершилось. Все упряжки преодолели озеро и вернулись назад. Маленькая, хрупкая даже в овчинном полушубке, Нина Бутыркина смущённо топталась перед полковником из штаба. Упряжка Нины пробежала через озеро быстрее всех. Полковник вручил девушке подарок, пожал руку. Нина растерялась, но встретила взгляд старшины Петрова и быстро подтянулась.
— Служу Советскому Союзу!
— Ну, молодцы, молодцы, даже не ожидал, — твердил полковник, глядя на неё. — Кто это выучил так ваших собак? Собаки-то, как погляжу, не ездовые — обычные, городские.
— Орлик, — сказала Нина. — Орлик их научил.
— Орлик? — переспросил полковник. — Инструктор, что ли? Воинское звание какое? В армии, девушка, всех по званию надо называть.
Пришлось вмешаться командиру батальона.
— Учили, конечно, инструкторы, товарищ полковник, И сами девушки работали с собаками много. А Орлик — наш лучший вожак.
— Собака? Да я же про людей спрашиваю!
Нина снова встретила сердитый взгляд старшины, стоявшего за спиной полковника, и совсем смутилась. Угораздило же её ответить так невпопад…
Между тем она вспомнила Орлика не зря. Собаки в упряжках были действительно городские. Их учили послушанию — ходить рядом с хозяином, бежать на его зов, носить небольшие предметы. Но к ездовой службе не приучали. ВПЕРЁД, ОРЛИК!
Орлик вырос в студёном северном краю. В Ленинград его привёз геолог, работавший долгое время в Арктике. Не мог расстаться с псом, спасшим ему жизнь.
Там, на Крайнем Севере, Орлик слыл лучшим вожаком в районе. Упряжку, которую он водил, геологи считали самой быстрой, самой дружной и неутомимой.
Однажды геолог с помощником отправился в дальнюю поездку.
— Возьмите каюра, — сказал начальник экспедиции.
— Справимся, не впервой, — отказался геолог.
Дело шло к весне, солнце уже начало показываться над горизонтом, и снег ослепительно сверкал под его косыми лучами.
— Вперёд, Орлик!
Нарты понеслись по белому полю, только снежная пыль завивалась за ними.
Поездка оказалась очень интересной. Геологи нашли минерал, за которым охотились давно. На радостях они изменили маршрут, забрались куда дальше, чем предполагали. На базе их уже ждали несколько дней, а они всё гоняли упряжку по тундре.
Собаки устали, кончались продукты. Надо было спешить назад, и тут разыгралась пурга. Ветер пронзительно свистел, снежная мгла совсем скрыла солнце. Всё утонуло в этой мгле, всё замело снегом — и людей, и нарты, и собак.
Последняя юкола — сушёная рыба — была отдана собакам. Люди съели последний кусок мёрзлого хлеба. Больше еды не оставалось. А злая пурга всё не хотела угомониться. Она начала стихать только на третий день. Геологи не могли ждать, пока совсем установится погода. Решили ехать. Но куда? Они так долго кружили в пурге, что теперь толком уже и не знали направления на свою базу. Да и вряд ли можно было добраться до неё без еды.
Молча откопали засыпанные снегом нарты. Собаки вылезли сами. Оставалось довериться им, может, дотянут до какого-нибудь становища, где есть люди.
— Вперёд, Орлик, вперёд, собака! Спасай себя и нас!
Слова геолога звучали уже не командой, а просьбой.
И Орлик повёл упряжку. Обессилевшие животные тянули с трудом. Нарты застревали на буграх и ледяных застругах. Приходилось наваливаться и людям. Орлик продолжал упрямо глядеть вперёд, на ходу грыз оледенелый снег и, вытянув шею, нюхал воздух. Оборачивался только тогда, когда чувствовал, что какая-то собака ослабила постромки. Грозный его взгляд и щёлканье зубов заставляли отставшую подтянуться.
Орлику, шедшему первым, было тяжелее, чем остальным. Его лапы, израненные о лёд, оставляли кровавые следы. Но он шёл и шёл, ведя упряжку за собой. За упряжкой двигались люди, тоже терявшие силы, а с ними и надежду.
Так продолжалось много часов, и вдруг что-то изменилось. Бескрайние снега по-прежнему расстилались вокруг, и ледяной воздух по-прежнему проносился над ними упругими обжигающими потоками. Только воющий ветер нарушал безмолвие белой тундры. Но Орлик почему-то побежал увереннее. Он повеселел и, глядя на него, повеселели другие собаки. Они стали сильнее налегать на постромки.
Вожак уже не вытягивал вопросительно шею и не внюхивался в воздух. Он знал, куда идти. Нарты поднялись к гребню длинного холма, перевалили через него, и далеко на обратном склоне открылась стоянка оленеводов. Это было, как потом подсчитали геологи, в пятидесяти километрах от места, где им пришлось переждать пургу, и в ста пятидесяти километрах от базы экспедиции. Как Орлик нашёл туда дорогу?
Вернувшись на базу, геологи ещё долго работали в тундре. Наконец всё было закончено. Экспедиция стала свёртываться. Можно было ехать в Ленинград. Увозили приборы, палатки, обмундирование, сложное и разнообразное имущество экспедиции. Оставляли в тундре только ездовых собак. Всех, кроме Орлика.
— Вы знаете, сколько вам придётся заплатить за него? — спрашивал начальник экспедиции. — За эти деньги вы сможете дома купить несколько собак самых редких пород.
— А те собаки мне не нужны, — упрямо говорил геолог, — даже редчайшие из редких. СНОВА В УПРЯЖКЕ
И Орлик приехал в Ленинград. Его выводили на бульвар, где на дорожках под старыми тополями гуляли на крепких поводках другие собаки. Там были овчарки, доги, спаниели… Они явно наслаждались этими прогулками. Но то, что нравилось им, пришлось Орлику совсем не по сердцу.
Орлик почти перестал есть. Его густая шерсть стала вылезать, острые весёлые глаза начали слезиться.
Наконец геолог понял свою ошибку. Отправить Орлика обратно в Арктику он не мог, пришлось отвести его в питомник. Собаки жили там на воздухе и готовились к суровой армейской службе. Такая жизнь должна была подойти северной лайке больше, чем скучное существование в городской квартире.
Орлика охотно взяли в питомник. В то время устраивали пробеги собачьих упряжек на дальние расстояния, например из Ленинграда в Москву. Специалисты думали, как лучше использовать собак в армии. Хороший северный пёс, привыкший к ездовой службе, конечно же, должен был пригодиться.
Орлику дали окрепнуть на свежем зимнем воздухе. И когда у него шерсть снова стала блестящей и густой, начальник питомника сказал инструктору:
— Можете брать и этого пса.
На следующий день инструктор пришёл недовольный:
— Вы, товарищ начальник, расхваливали собаку, а она какая-то понурая, ленивая. Еле-еле тянет лямку, а ещё северная лайка. И ведь я её на лёгкое место поставил для начала — третьей в упряжке! Всё равно мало проку.
Начальник решил посмотреть на Орлика сам. В вольере пёс бродил, как потерянный. Голова была опущена, что-то приниженное, прибитое чувствовалось во всей его фигуре.
— Значит, третьим ставили, — сказал начальник инструктору, — а вы его первым поставьте! Он ведь гордый, он вожак!
Собрали упряжку, поставили Орлика первым, и он мгновенно переменился — другая собака! Распрямил спину, поднял голову и оглядел упряжку властным, повелительным взглядом. Инструктор крикнул, и собаки сразу взяли с места, помчались по снежному полю. Их не приходилось погонять. Они шли быстро и ровно. ВОЖАК
В сапёрный батальон Орлик попал в самом начале войны. Он быстро усвоил, что от него требуют, и выполнял команды безотказно.
Он ничего не боялся. Взрывы не заставляли его даже вздрагивать. Если снаряды ложились очень уж близко, Орлик неторопливо, сохраняя достоинство, уходил в землянку или залезал в щель. Но одного слова хозяина было достаточно, чтобы Орлик остался на месте и под самым сильным огнём.
Когда в батальоне начали обучать собак ездовой службе, Орлик был уже признанным вожаком.
Были собаки покрупнее и потяжелее Орлика. Но всё в нём — широкая грудь, длинные, крепко стоящие на земле ноги, прямая спина с ясно видимой, словно отлитой из железа мускулатурой — всё говорило о большой силе. А главное — пёс знал, что требуется от ездовых собак. Если Орлик нападал на других собак, то лишь для того, чтобы наказать за плохое поведение. В драке он был смел, стремителен, увёртлив. Никогда не позволял вцепиться в себя. Быстро прыгал на виноватого, ударял его своей мощной широкой грудью, сбивал с ног и хватал зубами за шею. После трёпки провинившийся уже не смел нарушать порядок.
Самым трудным было научить две пары собак ходить одна за другой и следовать за вожаком. Задняя пара пыталась догнать, опередить переднюю, и все четыре собаки хотели настигнуть, схватить, укусить вожака.
Случалось, непослушные собаки затевали драки и совсем переставали повиноваться. Упряжка сбивалась в кучу, собаки злобно щёлкали зубами. Во все стороны летели клочья шерсти, ремни перепутывались. Нужно было много времени, чтобы водворить порядок.
Командир батальона приказал в каждую новую упряжку ставить сперва вожаком Орлика. Все собаки побывали под его «командой». Он умел подчинить их себе, призвать к порядку и послушанию.
В общем, собаки имели разных инструкторов и разных хозяек, но «школу» Орлика прошли все. Нина Бутыркина не так уж ошиблась, назвав его кличку, когда докладывала полковнику из штаба фронта.
А в Сосновке, в «девичьей команде»; готовились к показательным испытаниям. Девушки вышли на берег озера очень рано. Зимнее утро только начало сменять долгие предрассветные сумерки. Бледный свет медленно разгонял серую мглу над замёрзшим озером. Казалось, свет идёт не сверху, а снизу, точно его испускали глубокие снега, укрывшие всё вокруг.
